Что движет художником и человекам, прошедшим многолетнюю школу реалистической живописи – сначала в студии школьного учителя Николая Лисина, затем в Ярославском художественном училище, наконец, в Ленинградской Академии художеств в мастерских Рудольфа Френца и Евсея Моисеенко – и отказавшегося от карьеры благополучного художника-живописца? И ради чего? Смутных, неясных поисков в графике, чтобы обрести тайну пластического построения холста? Два десятилетия скитаний: круг Владимира Фаворского, копирование древнерусских икон и фресок Дионисия в Ферапонтово, встреча с Владимиром Волковым, уроки спонтанного письма у Бориса Гурвича, приход в круг Павла Кондратьева. Вот лишь малый перечень вех на пути обретения Владимиром Жуковым собственного живописного языка.

Что движет художником и человеком, родившемся и выросшем в советское время в семье учителя-атеиста, в доме которого в красном углу висели не иконы, а портрет Сталина работы Исаака Бродского, который вдруг начинает писать иконы и лики? И какие? Абстрактные! Набранные из найденных на свалке кусков оргалита, спонтанно записанных оставшейся на палитре фузой, ну прямо в духе Джексона Поллока, мэтра американского абстрактного экспрессионизма.

- «Я икону как форму воспринял, а не как предмет поклонения», - как будто оправдываясь поясняет Владимир Жуков.

- «Богородица», - ни минуты не сомневаясь, реагирует воцерковленный ребенок на новую абстрактную икону В.Жукова. Что же, воистину: «Устами ребенка…»?

Абстрактным иконам предшествовали сотни и сотни маленьких, величиной в ладошку, абстракций, записанных не без влияния Пикассо, Моранди, Клее, Малевича, Дионисия, ну и американцев, конечно… Постепенно начал прорастать и свои, жуковские, землисто-голубые и кирпично-серые композиции и «интерьеры», впрочем, тоже абстрактные. Когда куски оргалита кончились, Жуков стал организовывать их в конструкции: 4-х, 6-ти  и 10-ти частные композиции, пока очередь не дошла до наборных «икон».

Эта «вспышка энергии в моем маленьком пространстве», по словам Жукова, произошла на рубеже 1980-х, то есть на излете брежневской эпохи, вошедшей в историю болотным образом застоя. Удушливая атмосфера тех лет, вакханалия союзовских чиновников и гэбистов, совсем в духе романов братьев Стругацких, чуть ли не на десять лет выключила Жукова из творчества. Но в 1990-е «иконы» и «лики» Жукова пробились наружу. А в 2000-е появились новые конструкции – наборные «кассеты», подсмотренные художником в интерьерах мадам Клинтон в Белом доме.

Николай Кононихин, куратор выставки