 |
Картины Алексея Еремина (1919-1998) впервые я увидел в 1996 году в его мастерской в Доме на Песочной набережной. Они поразили меня яркостью красок и сочной экспрессией длинных волнистых линий – ими были наполнены не только работы узбекского цикла (для которых экспресси я цвета была вполне уместной), но, что самое удивительное, многочисленные пейзажи Русского Севера – Заонежья, откуда художник был родом. «Вот он – Ван-Гог Русского Севера», - подумал я. Эта спонтанная мысль даже удивила меня тогда, потому что ни атмосфера пост-советской мастерской (с большой незаконченной картиной «Степан Разин»), ни образ самого художника (крепкий коренастый мужчина с глубоким, чуть лукавым взглядом), никак не располагали к такому сравнению. |
 |
| Алексей Еремин в мастерской в Доме на Песочной набережной (1996) с картиной "В деревне Погост. Баньки" |
Но глядящие со стен рубленые избы, неказистые баньки, старые лодки, замшелые валуны и скалистые бухты, изрезавшие берега таежных заонежских озер, были взяты художником настолько яркими цветами (от охристо-желтого, кирпично-красного, оливково-зеленого до кобальтово-синего, сиреневого и темно-фиолетовых цветов), что неизбежно рождали ассоциации с автором «Виноградников в Арле».
 |
Особенно сильное впечатление тогда произвели «Берег в Кандалакше» (1958), «Причал на реке Суне» (1965), «Ветреный день» (1970), «Птицы улетают» (1970), «В деревне Погост. Баньки» (1974), «Солнце осветило» (1976), «Холодный день» (1976) и другие работы, в которых помимо цвета сильно выявлено конструктивное начало в построении композиции. Этим талантам Еремин во многом обязан своим академическим учителям. Конструктивность в рисунке привил Семен Львович Абугов (1877-1950) – для выявления большой объемной массы он часто бинтовал голову, торс, руки модели, наглядно выявляя скульптурную «болванку» тела. Чувство цвета и гармонию насыщенных красок привил Борис Александрович Фогель (1872-1961) – друг П.П.Кончаловского и последователь К.А.Коровина. И, конечно, Борис Владимирович Иогансон (1893-1973), в мастерской у которого начиная с третьего курса учился Алексей Еремин. |
| Алексей Еремин. Берег в Кандалакше. 1958. |
«Иогансон умел вдохновлять, - вспоминает художник, - умел без слов доказывать, что живопись - радость и волшебство. После его урока самому хотелось достичь такого мастерства».
 |
И все-таки главным «учителем» Еремина стала природа и люди Русского Севера. «Мне в жизни повезло, что я родился и провел детство в Заонежье», - уверен художник. После окончания Академии художеств (1945-1949), начиная с 1956 г. Еремин чуть ли не каждый год весной и осенью сбегал в свое родное село Углевщина, что на Яндомозере в Карелий. Часто с друзьями-художниками Вячеславом Загонеком, Борисом Корнеевым, Леонидом Байковым и верными спутницами художницами Ириной Балдиной и Мариной Козловской. Там они ходили с палаткой по озерам, ловили рыбу, кашеварили у костра, а главное - писали этюды. Много этюдов. Ловили изменение природы и состояния цветового колорита в разное время года и суток. Золотистым рассветным утром и иссиня-черным вечером. |
| Алексей Еремин. Ветреный день. 1970. |
 |
Накопленный в эти годы натурный материал лег в основу первых станковых картин Еремина «Онежане» (1963), «На Онего» (1964), «Северная пристань» (1967), «Онежская уха» (1969), «Материнские думы» (1969), «Моторист Женя Зайцев» (1972) и др. В них Алексей Еремин заявил о себе как о сложившемся художнике с ярким индивидуальным восприятием красоты и поэзии Русского севера. В них, правда, не удалось полностью избежать влияния модного тогда «сурового стиля». Но в картинах Еремина меньше, пожалуй, нарочито суровой «позы» рыбаков и мотористов, а больше естественной суровой красоты природы и людей Русского Севера и Заонежья. «Суровая» убедительность картин Еремина в большей мере предопределена не идейной концепцией сурового стиля, а прочной связью художника с бытом, психологией и нравами северян, непосредственностью и непреднамеренностью ереминского восприятия родного края. |
| Алексей Еремин. Птицы улетают. 1970. |
Ниже «говорит» сам Алексей Еремин (использованы материалы из альбома: Голенький Г.Ф. Алексей Еремин. Ленинград: «Художник РСФСР». 1985).
 |
«Пластов считал лучшим местом во всем мире свою деревню Прислониху. А я без Заонежья - не человек и не художник. Наша Родина - огромная страна, но есть края, которым ты обязан больше, чем другим. Я люблю людей, укоренившихся в земле. Силу она им дает. А художнику - ничем не заменимое живое ощущение, не позволяющее солгать». |
| Алексей Еремин. В деревне Погост. Баньки. 1974. |
 |
«Я езжу в Заонежье летом, осенью, зимой и весной. Там я появился на свет. Там похоронены мои предки. Там живут родственники и друзья. Если долго не могу выбраться на Яндомозеро, становлюсь как больной. А возвращаюсь помолодевшим». |
| Алексей Еремин. Весна на Яндомозере. 1970. |
 |
«Народ там замечательный. Потомки древних новгородцев. Внешне не броские, но сноровистые, упорные и смелые, нрава независимого. Татарского и помещичьего ярма избежали. А какие мастера! Всемирно известная кижская Преображенская церковь - рублена плотницкой артелью. Умельцев было не счесть. Например, мой дед по отцу - краснодеревец - выкладывал паркет в Зимнем дворце. Второй дед - резчик по карельской березе - имел лондонские и парижские медали. И сейчас талантливых людей немало. Вот хотя бы Женя Зайцев. В любом моторе разбирается. Если какой забарахлит - зови Женю, обязательно починит. Золотые руки!» |
| Алексей Еремин. Рыбак. 1960. |
 |
«Про природу я молчу. Тут слова бессильны. Лучше, как учит поговорка, один раз увидеть, чем семь раз услышать. А что? Отправляйтесь-ка в Заонежье и убедитесь, прав ли я. Не пожалеете! Кто у меня гостил один, два, три раза, мечтают приехать еще. Удобств особых не обещаю. Все надо делать самому. Самому поймать рыбу, напилить и наколоть дров, приготовить обед, наносить воды, натопить баню, да за продуктами время от времени ходить в Великую Губу - на лодке километра четыре и лесом столько же. Зато есть в этом резон. Я почему не бываю на творческих дачах? Там все готовое - ни забот, ни хлопот. А они-то и помогают точнее видеть, а не созерцать сторонним взглядом. С ними ты ближе к людям, ближе к действительности...» |
| Алексей Еремин. Солнце осветило. 1976. |
 |
«С первым пароходом отец отправлял меня одного на Яндомозеро. Он брал мне билет до Великой Губы, без пересадок. Колесный пароход шел долго – по Неве, Ладожскому озеру, Свири, Онего. Насмотришься за дорогу многого. И веселье видел, и драки, и болезни. При мне человек за борт бросился и погиб. И работу видел – красивую. В Петрозаводске разгружали и загружали пароход. Крепкие здоровенные грузчики носили разные товары и опускали в трюмы с помощью лебедок. И все делали без суеты, но быстро, слаженно. Сила в людях – залюбуешься: кряжи!» |
| Алексей Еремин. Причал на реке Суне. 1965. |
 |
«В Великой Губе прибытие парохода – событие. Подъезжаем – весь берег полон народа. Я мать издали узнавал по розовому переднику… Сама стройная, высокая, кисти рук длинные, красивые, рабочие. Ее руки для меня много значили. Как совесть. После войны телят колхозных новорожденных выхаживала. Одна. И дыры в коровнике заделывала, и сено для них на зиму косила, и отвар из каких-то трав и почек варила - ни один не помер. А от колхоза только палочки - трудодни в тетрадке, по которым получать было нечего. Я как-то стеснялся свои чувства к ней высказывать.» |
| Алексей Еремин. Рыбачка. 1960. |
Николай Кононихин